Поднебесные.
Закончен.
Я должен был умереть еще в тот день, когда Гранд Стрим жадно
сожрал меня своим холодным ветром. Я должен был умереть там. Часть моей души точно растворилась в его многоярусном дыхании. Ах, Люсиола, как рано ты меня покинул…
Знаешь, сейчас в небе так спокойно, что мне становится невообразимо грустно. Без сражений, без азарта жизнь потеряла всякий интерес. Я мечтал умереть в битве, нарывался на пули и даже подставлялся специально, но они словно мимо проходили. Ты и тогда защищал меня, да? Долг телохранителя и прочая околесица, которую внушали в гильдии.
И хоть я и нашел замечательных людей, хоть и рад видеть улыбку на их лицах, мне тоскливо.
Твоей улыбки уже никогда не увидеть. Не в этой жизни.
Люди так беззаветно верят в «другую» жизнь, ту, что начинается после смерти, что я начинаю думать – а не правы ли они? Вдруг ты сидишь на каком-нибудь пушистом облаке, свесив ноги, а ласковый ветер трепет полы твоего белоснежного гильдийского плаща?.. Поднимаюсь ввысь и парю под самым солнцем на нашем ваншипе, озираюсь по сторонам, словно жду, что увижу тебя, подлечу, а ты запрыгнешь на свое место штурмана, и мы отправимся в дальние дали, изучать эту странную, но удивительно-красивую Голубую Планету, про которую в детстве нам рассказывала настоятельница. Сказка, которую мы слушали, раскрыв рты от восторга.
Но облетев почти полмира, избороздив воздушное пространство вдоль и поперек, я так и не нашел даже следа. Наверное, ты остался на корабле Дельфины, затерялся в белых и черных залах, мрамор которых потускнел от запущенности. Страшно подумать, что когда-то этот корабль держал в узде целый мир.
А может я просто плохо искал.
Люсиола, я никогда не умру. Я буду жить в памяти тех, с кем пришлось сражаться за место под солнцем. Друзей, которые не раз выручали, доказывая свою верность и преданность не только на словах, но и на деле.
А ты будешь жить во мне. Я пронесу эту память, как нечто святое, самое ценное, что когда-то было в моей жизни. Память о первой и самой чистой дружбе.
А еще о тебе наверняка расскажет Иммельман своим детям. Конечно. Расскажет, как когда-то, когда он был совсем мальчиком, другой мальчик-гильдиец спас нас троих от верной гибели, предпочитая самому подставиться вместо друга.
Я летаю один. Никому не позволяю занять твое место. Оно только твое, только для тебя. Я даже слышу, как ты, спокойно качая головой, говоришь: «Господин Дио, Вы снова ищите себе неприятности. Разве тех, что есть, мало?»
Знаешь, в Кальтофаре есть традиция, которой я проникся: они сжигают пилотов вместе с их ваншипами в Погребальном Костре, чтобы «сломанные крылья» возвращались в небо. Ора каэ тоде тай.
Когда придет время, я вместе с нашим ваншипом тоже окажусь там, чтобы мои крылья вновь взметнулись к ясному небу, возобновляя поиски. Я пролечу все небеса, загляну на "ту" сторону, но тебя обязательно разыщу. И тогда-то мы еще полетаем! Мы всем им покажем, что такое высший пилотаж, правда ведь?
А пока что я запрыгиваю в ваншип, оборачиваюсь на твое место и говорю:
- Ну что, Люсиола? Полетели?
И на душе становится так спокойно и тепло, будто так и надо. Будто и не было присяги, Дельфины с ее лепестками, жестокой войны и смерти близких.
И я верю, что это правильно.
Мы непременно полетаем, Люсиола. Ты только дождись.