Нет, я не безумец, мне и так хорошо(с) Репутация – это то, что о тебе знают другие. А честь – это то, что знаешь о себе ты сам.(с)
На мой взгляд Моран персонаж-антипод Алексу... Ну да, в конечном счете - это такое очень простое все, мещанство и негероизм. Но так уж вышло. С вероятностью может пройти по категории "онбыникогда".
Название: Уважаемый человек Бета: Айриэн, серебристый лис Форма: мини, 1212 слов Персонажи: Моран Шетланд, НМП Категория: джен Жанр: повседневность Рейтинг: G Краткое содержание: про наговор Морана Шетланда
— Ать-два! Ать-два! Голос офицера отдает жестью. Точь-в-точь как в мастерской, когда бьют киянкой по мятому куску обшивки. — Ать-два! Ать-два! Бух! Бух! — грохочут тяжеленные сапоги, взметая чудовищные клубы пыли, душным маревом надолго повисающей в воздухе. — Ать-два! Ать-два! Прет через плавящийся на солнце городишко мокрое, пропотевшее насквозь, многоногое чудище. Прет, дробя жалкие остатки мостовой. Мимо глухих стен домов, таких же серых, как окрестные скалы. Мимо кособоких утлых лабазов. Мимо крошечных, заваленных разномастным товаром прилавков. Мимо немногочисленных — по послеполуденной-то жаре — прохожих. Мимо разморенных торговок, укрывшихся под неказистыми своими навесами. Мимо совсем юной еще пары: высокий чернявый парень осторожно сжимает хрупкую ладошку спутницы (и оба по-разному, но в равной мере, чужды этой пыльной душной улице). И мимо замершего на углу тощего босоногого мальчишки в засаленной сверх всякой возможности куртке из тех, что так любят механики — за грубую, но поистине неснашиваемую ткань и множество крупных карманов. Куртка мальчишке безбожно велика. Нижний край, оттянутый плотно набитыми чем-то металлически позвякивающим карманами, опасно путается между мосластыми, сизыми от не сходящих синяков коленями. Но мальчишка не замечает ни этого, ни жары, ни ужасающей пылищи, заполонившей улицу. Сияющие от восторга глаза прикованы к мерно шагающим мимо шеренгам анатольских стрелков. Но даже их паренек не видит по-настоящему. Не видит потных, посеревших от пыли лиц и таких же мундиров. О нет! Такого просто не может быть. Мундиры бывают только лазоревые, как небо, с которого не иначе как чудом спустились в жалкий городишко эти полубоги. Лазоревые мундиры с белыми обшлагами. И среди этой лазури редкими золотыми искрами — наградные планки. Одна большая. Или хотя бы четыре в четверть. Промелькнули две больших. Или показалось? Мальчишка сунулся было следом за завернувшей за угол шеренгой — и тут же ткнулся в носом в выгоревший, потрепанный и теперь уже совершенно не похожий на небесную лазурь бок. — Орлы! — скрипучим басом изрекает бок. То есть не бок, конечно, а его обладатель. Мальчишка задирает голову вверх. Там обнаруживается острое худое плечо с неровно свисающим эполетом, торчащий из-за него сизый нос в красных прожилках, с полуседой щеткой усов снизу, и совершенно лысый череп с оттопыренным ухом и блеклыми старческими веснушками. Старик Этланд. Очень уважаемый человек в городе. Ему даже «У Вилли» наливают бесплатно. Он тоже когда-то был стрелком. Ветеран! Вон как сияют золотом на солнце пять больших наградных планок! У мальчишки захватывает дух всякий раз, когда он их видит. Вот бы и… — Простите, господин Этланд, — торопливой скороговоркой выпаливает мальчишка, но дед его, похоже, не слышит. «И то верно, он же почти глухой», — спохватывается сорванец и громко повторяет: — Извините, господин Этланд! — Что, сынок, хороши? А вот в моё время… — изрекает дед, кося на внезапного собеседника выцветшим слезящимся глазом. Все в городе знают эту присказку, с которой начинаются все истории старого стрелка. Да и сами истории уже знают мало не наизусть. И только малолетний помощник механика из ангара все еще готов часами слушать их, сидя на ржавом остове ваншипа, который уже не первый год врастает в землю в тени ангара. Но и этому бессменному слушателю сейчас недосуг. Ведь вон она, живая сказка и заветная мечта, грохает тяжеленным сапогами по облезлым камням, бурлит лазурной рекой мундиров, то и дело отблескивает золотом. — Ать-два! Ать-два! Бух! Бух! Мальчишка смотрит, разинув рот. И дела ему нет до того, что какой-то старик желает общения. Старика это, конечно, злит. И вот, когда почти весь синий грохочущий змей уже утягивается за очередной изгиб кривой улочки, а пацан готов последовать за ним (ведь еще три квартала и целый пустырь между крайними домами и площадкой, где садятся катера с гигантских военных кораблей)… Именно в этот момент дед решается на крайнее средство: — Хочешь так же? Мальчишка опускает уже занесенную для шага ступню, серую от пыли. Недоверчиво косится на старикана. Ничего подобного тот ему еще никогда не говорил. А вдруг и правда знает что-то такое… — Ать-два! Ать-два! — уже начинает затихать в дальнем конце улицы. Пацан окидывает пытливым взглядом ветхую, чуть кособокую фигуру старика, изрядно присыпанную пылью, и вздыхает: «Да нет. Откуда? А может, всё же…». — Еще как, — безрезультатно пытаясь скрыть волнение, выдавливает мальчик. — Да только там же страшно высоко, наверное… и вообще страшно. Мальчишка не боится показаться трусом. Он ведь не трус! Стал бы трус на спор прыгать с одной крыши ангара на другую. Никто кроме него, между прочим, не отважился! — Это если не знать верного наговора, — скрипучий голос заговорщически понижается до шелестящего шепота, и малец невольно подается навстречу деду. — А вы… знаете? — голос всё-таки срывается. — А то, — хитро щурится старик. — А… а расскажете?! — вид у мальчишки настолько потешно решительный, что старик едва приметно усмехается в пыльные усы, отчего тут же и закашливается, тяжело хлопая себя ладонью по впалой груди. Мальчишка ждет, пока его отпустит, нетерпеливо перекатываясь с носка на пятку и обратно. — Только если поклянешься самой чистой водой, что никому и никогда не расскажешь того, что услышишь сейчас, — скрип стариковского голоса становится очень грозным. Но мальчишка не боится, только торопливо кивает. Над вихрастой макушкой взметается облачко пыли. — Тогда слушай, — две головы, седая от старости и седая от пыли, уже почти соприкасаются, — и запоминай! — Я запомню! — горячий детский шепот обжигает заросшую щетиной впалую щеку. — Каждый раз перед боем постоянно повторяй про себя или так тихо, чтобы никто не услышал… Тебя как зовут? — интересуется вдруг старик совершенно будничным тоном, сбивая всю торжественность момента. — Да вы же… Моран меня зовут, — вздыхает мальчишка, припоминая услышанное от господина врача Мидуэя мудреное и непроизносимое слово: ска-ре-лоз? — Ну вот, Моран, — снова таинственным шепотом продолжил дед. — Повторяешь, значит… А фамилия как? — Шетланд, — тяжелый нервный вздох. — А не родственник ли ты… — Нет! — мальчишка уже откровенно злится. — Господин Этланд, вы мне что-то важное сказать хотели. — Я? Ага, ну да. Хотел, — дед кивает. — Значит, так и говоришь: «Пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда». И повторяешь, пока язык не заболит. И ни одна пуля тебя не найдет. — И всё? — И всё. Верное средство. Посмотри на меня. — А как же сила? Всякие умения? Стрелять там… или еще чего, — мальчишка неопределенно возит в пыли ногой. Вид у него довольно разочарованный. — Это всё дело десятое, — неожиданно грустно отвечает дед. — На войне главное что? — Смелость? Старик горько усмехается: — На войне главное — не сдохнуть. А мой наговор на удачу самый верный. Верней не бывает. — Спасибо вам, господин Этланд, — вздыхает Моран и плетется прочь, шаркая ногами так, что пыль взлетает до самых ободранных коленок. Догнать стрелков уже нечего и думать.
…Ночь в это время года совсем не приносит прохлады. Моран в растянутой отцовской майке валяется поверх сильно траченного молью одеяла. Не спится. То ли от духоты, то ли от мигающего света керосинки, без труда проникающего в его угол сквозь полупрозрачную, ситцевую в цветочек, занавеску: мать снова шьет по ночам, дожидаясь отца со смены, а чаще из кабака… То ли оттого, что дурацкий наговор дурацкого старика никак не идёт из головы. Засел, как щепка, и хоть ты тресни! — Пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда, — шепчет мальчишка в облупившийся закопченный потолок. — Пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда. Пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда… Пули Дизита… И сам не замечает, как приходит сон. Во сне он — высокий красивый офицер. В великолепном лазоревом мундире с ослепительно сияющими обшлагами. И с целыми рядами наградных планок на широкой могучей груди. И он шагает по главной улице родного городка. А все встречные говорят ему вслед: «Вот поглядите, это Моран Шетланд! Уважаемый человек!» И ни одна пылинка или песчинка не смеет сесть на все это великолепие. Высоко над раскаленной землей, там, где всё же есть место прохладным порывам ветра, вереницей огней уходит в темноту анатольский военный флот. Курсом на Минагис.
— Пр-р-римкнуть привода-а! — зычный голос сержанта перекрывает механический гул и рев ветра, бьющего в обшивку корабля. Моран, чуть отставая от соседей по строю, хватается за шланг. Рука мокрая от испарины, ладонь дрожит на холодной резине, и он не с первой попытки примыкает привод. В полутемном трюме душно. Пахнет нагретым металлом, паром, человеческим потом. — На той неделе у дочки день рождения, хотел увольнительную… — Нда-а… проклятый Дизит. Повымерзли бы уже там себе спокойно — и дело с концом. — Держи карман шире! Они… того-этого… мо-ро-зо-устой-чи-вые. — …А я уже ей и подарок прикупил. Медведь плюшевый. И глаза пуговицами… — Выпить бы сейчас… — Ага, ты еще скажи — девочек уокеровских потискать! — А что… эх, была там крайний раз одна такая… рыженькая. — …Медведь ведь для мелкой самое то, правда?.. Моран в разговоре не участвует. Хотя губы его еле заметно шевелятся. — Эй! Ты чего там бормочешь? — пихает в плечо долговязый здоровяк Шеймус, любитель выпивки и рыженьких барышень с верфи Уокера. — Молишься, что ли? — А хоть и молится, вот и не мешай человеку, — вступается Энтони, часто-часто близоруко моргая, так что длинные, почти белые ресницы становятся похожи на мотыльков. Если верить не слишком хорошей маленькой фотографии, которая хранится у него в нагрудном кармане рубашки, дочка эти ресницы унаследовала, и даже более чем. — Ну-ну, — хмыкает себе в усы Уинстон; он-то спокоен и собран — почти ветеран, как-никак. Вон как поблескивают три больших и четыре маленьких планки. Моран по прежднему молчит, снова и снова повторяя уже совсем про себя: «Пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда… пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда… пули Дизита…». — Р-р-р-разговорчики в строю! — рык сержанта обрывает голоса вокруг на секунду раньше, чем срабатывает сигнал открытия палубы. Светлый разлом ширится, выставляя напоказ корабельное нутро и до того скрытый в нем двойной строй голубых мундиров. — Пер-р-р-рвый ря-а-ад! Товьсь! Спереди накатывается слитное шипение пара в приводах. Моран щурится в белое сияние. Чуть привыкшие глаза уже различают пехотную палубу напротив. Пехотную палубу белоснежного крейсера, красную от сливающихся в одно кровавое пятно дизитских мундиров. — Вп-рееед!!! Первый ряд голубых срывается с места. Добежать до края палубы. Выпустить в противника смертоносную свинцовую волну. И под прикрытием клубов пара от сработавших приводов отступить назад, в спасительное нутро анатольского крейсера. За спины второго ряда. Оставив на скользком от крови металле едва не треть стрелков. Бой воздушной пехоты по правилам Гильдии... — В-рой ря-а-а-ад! Т-ось! — сорванным горлом хрипит сержант. Моран чувствует, как палуба уходит из-под отказывающихся подчиниться ног… И делает шаг вперед. На втором он уже срывается на бег. Ревом ветра колотится в ушах: «Большинство стрелков погибают в своем третьем бою!». Шаг. Нога оскальзывается на чем-то мягком, и он падает, выпуская уже бесполезную пулю в ясное голубое небо. Удар о палубу выбивает дух. Какое-то время Моран лежит, жадно глотая ледяной воздух. Сверху свистит. Потом больно впивается в левую ногу выше колена. Стрелок кричит, но не слышит себя. Боль замыкает на себя весь мир, но через короткое время будто отпускает. Тело набито свинцовой ватой, особенно голова, особенно веки. Моран приподнимается на локтях и видит, обо что споткнулся. Точнее — об кого. Половина черепа снесена и разбросана ошметками мало что не на полметра, но по второй еще можно узнать Шеймуса. «Да, точно на нем поскользнулся, — совершенно отстраненно думает Моран, стряхивая белесое и влажное с мундира. — Уж кисть ему не пулей размозжило». Встать на ноги не получается. Моран ползком тянет себя в корабельное нутро. Всего через пару метров его мундир уже не отличить от дизитских по цвету. Впрочем, кровь быстро темнеет. На полпути он находит Энтони. Тот еще жив. Кровь пузырится на губах и короткими толчками выходит из груди слева. Светлые ресницы дрожат, когда Моран склоняется над умирающим. Парень шарит по поясу справа, но нож он где-то потерял, и теперь может только смотреть. Впрочем, совсем недолго. Но спасительные мгновения потеряны: палуба начинает закрываться, а он всё еще в той ее части, которая на самом деле — борт корабля. Пока уклон невелик, Моран пытается ползти, но в конце концов срывается со вставшей дыбом плиты и кубарем катится в темноту. На него падает что-то грузное. В последнем дневном отсвете Моран видит всегдашнюю ухмылку Уинстона.
В полутемном трюме душно. Пахнет нагретым металлом, паром, кровью, блевотой. Срывая ногти о скользкий металл, Моран выползает из-под мертвеца. Левой ноги будто нет. Сил позвать на помошь бродящих по палубе санитаров тоже нет. Но когда его не слишком бережно перекладывают на носилки, Моран улыбается. По лицу, промывая бороздки в подсыхающей крови, текут слезы. Он пережил свой третий бой.
Название: Каждому свое Бета: Айриэн, серебристый лис Форма: мини, 1031 слово. Персонажи: Моран, София, НМП в количестве двух штук, Дуня, Татьяна и Алисия фоном. Категория: джен Жанр: повседневность Рейтинг: G Краткое содержание: просто маленькая зарисовка из постканона первого сезона. Примечание: в некотором роде завершающая часть к двум текстам команды.
Моран неторопливо набивает трубку ароматным табаком. Раскуривает, косится на Дуню, которая неодобрительно хмурится около плиты, и, поспешно распахнув прикрытое окно, выпускает колечко дыма в ясное августовское небо. Больше уж не раскалённое, как в июле. И легкие белые облака не тают в нем, исчезая вместе с робкой надеждой на дождь, а запросто могут собраться у горизонта темной полосой и налететь оглушающим летним ливнем. Слабо трепыхается белая занавеска, вышитая мелкой россыпью голубых цветочков по нижнему краю. Вторит ей белый парус простыни на веревке. Алисия как раз расправила ее и уже наклоняется к корзине за следующей. Сейчас, в легком белом сарафане, девушка вовсе не похожа на боевого навигатора ваншипа. «Наверное, и меня не отличить от обычного фермера, — лениво думает Моран, попыхивая трубкой. — Да и хорошо. Хорошо и правильно». Вот Татьяну — ту нипочем не спутать с гражданской. И дело вовсе не в форменной черной водолазке и таких же брюках — всё по уставу, кроме косынки на коротко стриженных волосах. Просто есть в движениях, взгляде, голосе командора Висла что-то никак не вяжущееся ни с этим маленьким домом, ни с пыльным двором, ни с золотящимся до самого горизонта пшеничным полем. Морану стыдно — но он, по правде сказать, немного рад, что пилот и навигатор с «Сильваны» прилетели всего на несколько дней. Как-то неспокойно от них. Вон и Дуня тоже что-то такое чувствует, хотя вслух не скажет. «Каждому свое», — думает Моран и выпускает очередное колечко. «И всё-таки хорошо, что они прилетели, а скоро и Клаус с Лави появятся. Вот обрадуется Мэс»… После того, как год назад норикийские пилоты покатали малышку Мэс на своем ваншипе над самыми верхушками колосьев — поднимись они выше, и Дуня, чего доброго, потом пооткручивала бы им головы — девочка души в этой парочке не чаяла и ждала каждого их прилета как собственного дня рождения, благо в гостях они появлялись всё-таки чаще. Мимо с громкими воплями проносятся Тим и соседский мальчишка Уолт, одногодок их с Дуней старшего. Должно быть, накупались в пруду на том конце поселка и играют теперь в гонки на Кубок Норикии — любимая забава ребятни. Игра нехитрая, просто догонялки с какими-то дополнительными правилами, но в бурном воображении детей она оборачивается настоящим приключением. Моран затягивается, вспоминает почему-то: во что же он сам играл в детстве? Память мнется, не сразу отпуская на волю пыльные воспоминания. Вот. Точно. В воздушную пехоту. Хм… Ребятня заходит уже на третий круг. Вдруг Уолт то ли специально, то ли по нечаянности валится на бок, одновременно выставляя ногу в сторону чуть отстающего Тима. Шетланд-младший, неловко размахивая руками, летит в пыль. Уолт пытается подняться, но уже сам путается в ногах Тима и плюхается обратно. Некоторое время мальчишки катаются в пыли, мутузя друг дружку кулаками и голыми пятками. Моран им не мешает. Ничего страшнее расквашенного носа не случится, а лезть в «серьезный разговор» — последнее дело. Через пару минут драка заканчивается сама собой. И даже без разбитых носов. Тим и Уолт валятся на нагретое солнцем крыльцо, пыльные, в изрядно подранной одежде, с наливающимися уже синяками, но в остальном целые. Зато отношения выяснены, и друзья — снова друзья. Однако, похоже, Уолту всё еще неймется: — А как я тебе в ухо врезал! — он показывает рукой в воздухе, как именно. — Ну и что, — Тим вообще-то довольно флегматичный, явно не в родителей, но сейчас его похоже раззадорили. — А сам тут же в лоб схлопотал. Шишка будет ого-го. — Подумаешь, шишка, — не унимается Уолт и добавляет очень солидно: — Шрамы украшают мужчину. — Шрамы, а не шишки, — ехидно замечает Тим. — Так и я еще не взрослый, — будто чуть отступается Уолт. – Вот вырасту, и будут шрамы, как у настоящего героя. — Ты еще скажи — как у моего папы, — подначивает Тим. — Да я про настоящих героев. — А мой папа настоящий! — Ха! Вот еще! Настоящий – это адмирал Алзей или капитан Роу! Тим садится, и видно, что уши его пылают: — И мой папа тоже герой! И… и уважаемый человек! Вот! — И почему бы это?! — Уолт тоже садится, на всякий случай чуть отодвигаясь от Тима. — Потому… Потому что он воевал и у него шрам есть! — Тим тычет себя куда-то в грудь. — Мало ли кто воевал, — хмыкает Уолт. — Даже все пилоты почтовых ваншипов воевали! А капитан Роу!.. — Они не так воевали! А мой папа целый корабль спас!.. И маму! – приводит Тим, похоже, самый неотразимый довод. — Ха! Подумаешь, всего один корабль! Капитан Роу целый флот спас! И кучу вражеских кораблей сбил! Уши Тима совсем пунцовые, а в голосе слышны злые слезы: — А… А мой папа!.. — Дома, — слышит он над самым ухом незнакомый женский голос и вздрогнув поспешно оглядывается, уже размазывая непрошенные слезы. Женщина сидит на нижней ступеньке крыльца. Голова ее почти вровень с головой мальчишки. Взъерошенные, посветлевшие от пыли мальчишеские вихры — и рядом с ними гладко зачесанные, забранные в тугой узел каштановые пряди. Тускло поблескивают золотые подвески на висках. — Ага, — удивленно отвечает Тим, сам не понимая, что сбило его с толку в вопросе неожиданной гостьи, кроме ее появления. Моран понимает. Это не было вопросом. Во рту слегка горчит, когда он поспешно выходит на порог дома. Должно быть, от табака. От чего же еще-то? — Добрый день, Ваше Величество. Вообще-то перед коронованными особами простолюдины, даже очень уважаемые простолюдины, должны опускаться на оба колена. Но сейчас на крыльце маленького деревенского дома сидит вовсе не Ее Императорское Величество, королева Престела София, а молодая женщина в черной офицерской форме. И, понимая свою ошибку, Моран повторяет: — Добрый день, старший помощник. София едва заметно улыбается уголками губ, поднимаясь ему навстречу. Протягивает руку: — Здравствуй, — рука крепкая и сильная, почти, как у его Дуни, только кисть узкая и кожа куда светлее. — Пойдемте в дом, — Моран чуть сторонится, освобождая проход. — Дуня как раз стол к обеду накрывает. У вас ведь какое-то дело к нам? София смотрит на него, на хлопочущую за вышитой занавеской окна Дуню, на разинувших рты от восторга мальчишек на крыльце, на большой пыльный двор, на золото колосьев до самого горизонта. Молчит. Долго. Слишком долго. Наконец ее взгляд останавливается на двух силуэтах среди легких белоснежных полотен белья. — Нет, не к вам, — говорит она. — К командору Висле. И входит в дом, откуда уже слышен удивленный и радостный голос Дуни. Моран, прежде чем последовать за Софией, окликает Тима: — Мелкий, позови тетю Татьяну. — Сколько звезд? — деловито спрашивает Тим, встряхивая пыльной челкой. — Пять, — усмехается Моран. — Навигатор, проверить давление клавдия, — командует Тим замешкавшемуся Уолту, вскакивая с крыльца и устремляясь в «полет» через двор. Моран снова усмехается им вслед. Споры позабыты, впереди новое увлекательное приключение. «Каждому свое. Так ведь?»
Есть вещи слишком серьезные, чтобы о них говорить всерьез
Приветствую всех! Рад присоединиться к экипажу. (Правда, этот смайлик на Кэмпбела похож?)
"Изгнанника" я посмотрел впервые несколько лет назад, а вот сообщество его ценителей и любителей попалось на глаза совсем недавно.) Очень этому рад - появилась возможность обсудить темные пятна в биографии персонажей, самих персонажей и весь этот мир. И с порога... в смысле, с трапа - вопрос, который покоя не дает:
1.Юрис... Бассаниус???!!!
А это - вместо вверительных грамот:
* Холодильники были величайшим даром Гильдии людям Дизита. Люди Дизита в них летом грелись.
* В мире Прейстера изобрели новую сексуальную услугу - секс по телеграфу.
* Механики "Сильваны": - Кто на баб не смотрит? Наш капитан на баб не смотрит? Да у него этих баб за десять лет было, как песка на пляже.
Уокер: - Вы что, охренели? На каком пляже?!
- На галечном.
* Фам: - Со злом бороться легко. Покажешь трусы - и зло загнулось.
Механики "Сильваны": - Попробовали. Помогает.
* Что рассказывают знакомым экипажи:
- "Сильваны": - Знал бы ты, чего стоило десять лет с Гильдией бороться.
- "Клайсолайс": - Знал бы ты, чего стоило десять лет Дизит от вторжения удерживать.
- "Голиафа": - Знал бы ты, сколько стоило на этот корабль пристроиться.
Собственно, назрел тут такой вопрос, товарищи: а так ли нужна экзайловским мушкетёрам подпитка ружей паром? Поясню чуть подробнее. В первой серии во время битвы за Минагис мы ясно видим, что и анатольские, и дизитские стрелки перед выходом на платформы примыкают шланги к клапанам близ ружейного замка с целью подачи пара. Вопроса, вроде бы, и быть не должно: в принципе, сразу напрашивается вывод, что пар здесь нужен для, собственно, работы мушкета. Но это утверждение сразу отметается уже в следующих сериях, где пехотинцы пользуются ружьями безо всяких шлангов. Сейчас даже вспомню отдельные эпизоды:
1. Ещё на Клайм Солайс солдаты берут на мушку Клауса и Лави, потом их офицера на мушку берёт Шетланд. Паровых шлангов нет. 2. Во время сражения в Драконьей пасти по красному ваншипу ведут ружейный огонь с Урбануса, шлангов также нет. 3. После аварии Клауса и Татьяны в пустыне их берут в плен дизитские солдаты. 4. Дизитская пехота при поддержке кораблей берёт штурмом анатольскую столицу, в защитниках, я так понял, там было что-то вроде императорской гвардии. Так или иначе, шлангами они для выстрелов не пользуются. 5. Памятный эпизод с захватом клавдиевых силовых установок на кораблях.
Это только навскидку, наверняка были ещё подобные эпизоды. Ещё, не помню точно, но по-моему во время потасовки на станции Уокера солдаты кого-то там на прицел брали. Могу и ошибаться, опять же. так или иначе, вышеприведённого списка уже достаточно. И вот тут уже рождается много вопросов, которые задам ниже:
1. Нужен ли пар для усиления мощности выстрела? 2. Или он нужен для ускорения работы ружья?
Если верно второе, то вот тут ещё заковыка возникает. В той же первой серии видно, что ружья дульнозарядные, да ещё и пули шомполом прибиваются. Пуля при этом и без того свободно входит в ствол. Как правило, ружья, заряжаемые таким способом, были в то же время и однозарядными, то есть заряд надо было менять после каждого выстрела. Здесь же у ружей явно есть некий боезапас в казённой части, посмотрите на действия стрелков: на всё том же Урбанусе, когда они палят по ваншипу, они совершают некие телодвижения и снова целятся, то есть явно подают новый снаряд. Могу предположить, что поворачивают тот маленький рычажок, который видно в приближенных кадрах, при этом из резервуара выпускается пар. Дуня в пустыне, беспрерывно стреляя в отчаянии после крушения капсул, тоже явно подаёт патроны из какого-то подобия магазина. При перестрелке в первой серии скорость ведения огня довольно высока. Да и когда штурмом берут гильдейские установки, я не заметил, чтобы ружьё перезаряжали с дула, в особенности после каждого выстрела, хотя есть, опять же, кадр, где пуля подаётся в ствол через дуло. так что наличие магазина или его подобия тоже вполне очевидна. Итого имеем следующие вопросы:
3. Каким образом пули в дульнозарядных ружьях попадают затем в магазин? 4. Используется ли для произведения выстрела энергия, помимо паровой? Например, порох? Меня навели на подозрение две вещи - использование шомполов для прибития пули и огненные вспышки при выстреле. 5. Если используется, где хранится его заряд и как подаётся в ствол? Напомню, что у нас не патрон, а обычный такой мушкетный шарик. 6. Если пуля всё-таки попадает в магазин, а не остаётся непосредственно в стволе, зачем тогда шомпол? 7. Убавляет ли ружьё в мощности без постоянной подачи пара? 8. Для чего конкретно служит рычажок близ клапана, выпускающий часть пара?
С удовольствием выслушаю ваши версии и предположения, так как мне лично этот вопрос очень интересен. В конце концов, не зря ведь существуют эти паровые шланги. Моё предположение пока таково: у нас есть резервуар, где содержится пар; при повороте рычажка клапан на короткое время открывается, выпуская пар и понижая давление, это каким-то образом воздействует на магазин, и пуля подаётся в ствол для выстрела (слабо представляется, но допустим); объём пара по понятным причинам ограничен, и без подпитки ружьё в какой-то момент просто перестанет работать, и именно для возобновления пара в резервуаре и нужны шланги. Также предполагаю, что наверняка используется порох или, по крайней мере, его заменитель, потому что на одной силе пара ружьё вряд ли будет эффективно работать. Поэтому, возможно, рычажок ещё и выпускает пороховые газы (совсем уж неоправданная версия). После израсходования всего боезапаса в магазине ружьё неким образом перезаряжается. Как объяснить зарядку с дула и использование шомполов - я пока не знаю. Есть версия, что таким образом добавляют в ствол только пулю для первого выстрела, остальные же идут из магазина. Опять же, с удовольствием выслушаю ваши размышления. Извините за многабукаф. Спасибо.
Название: Это потому, что я велел тебе вылазить, Люсиола?.. читать дальшеЧестно говоря, мне тяжело это рисовалось. Наверное из-за того, что я всегда вролливаюсь, чтобы понять чувства персонажа. Чувства, которые испытывал Дио в тот момент, когда увидел пустое место штурмана в Гранд Стриме, резанули очень больно.
Я должен был умереть еще в тот день, когда Гранд Стрим жадно сожрал меня своим холодным ветром. Я должен был умереть там. Часть моей души точно растворилась в его многоярусном дыхании. Ах, Люсиола, как рано ты меня покинул…
Знаешь, сейчас в небе так спокойно, что мне становится невообразимо грустно. Без сражений, без азарта жизнь потеряла всякий интерес. Я мечтал умереть в битве, нарывался на пули и даже подставлялся специально, но они словно мимо проходили. Ты и тогда защищал меня, да? Долг телохранителя и прочая околесица, которую внушали в гильдии.
И хоть я и нашел замечательных людей, хоть и рад видеть улыбку на их лицах, мне тоскливо.
Твоей улыбки уже никогда не увидеть. Не в этой жизни.
Люди так беззаветно верят в «другую» жизнь, ту, что начинается после смерти, что я начинаю думать – а не правы ли они? Вдруг ты сидишь на каком-нибудь пушистом облаке, свесив ноги, а ласковый ветер трепет полы твоего белоснежного гильдийского плаща?.. Поднимаюсь ввысь и парю под самым солнцем на нашем ваншипе, озираюсь по сторонам, словно жду, что увижу тебя, подлечу, а ты запрыгнешь на свое место штурмана, и мы отправимся в дальние дали, изучать эту странную, но удивительно-красивую Голубую Планету, про которую в детстве нам рассказывала настоятельница. Сказка, которую мы слушали, раскрыв рты от восторга.
Но облетев почти полмира, избороздив воздушное пространство вдоль и поперек, я так и не нашел даже следа. Наверное, ты остался на корабле Дельфины, затерялся в белых и черных залах, мрамор которых потускнел от запущенности. Страшно подумать, что когда-то этот корабль держал в узде целый мир. А может я просто плохо искал.
Люсиола, я никогда не умру. Я буду жить в памяти тех, с кем пришлось сражаться за место под солнцем. Друзей, которые не раз выручали, доказывая свою верность и преданность не только на словах, но и на деле. А ты будешь жить во мне. Я пронесу эту память, как нечто святое, самое ценное, что когда-то было в моей жизни. Память о первой и самой чистой дружбе.
А еще о тебе наверняка расскажет Иммельман своим детям. Конечно. Расскажет, как когда-то, когда он был совсем мальчиком, другой мальчик-гильдиец спас нас троих от верной гибели, предпочитая самому подставиться вместо друга.
Я летаю один. Никому не позволяю занять твое место. Оно только твое, только для тебя. Я даже слышу, как ты, спокойно качая головой, говоришь: «Господин Дио, Вы снова ищите себе неприятности. Разве тех, что есть, мало?»
Знаешь, в Кальтофаре есть традиция, которой я проникся: они сжигают пилотов вместе с их ваншипами в Погребальном Костре, чтобы «сломанные крылья» возвращались в небо. Ора каэ тоде тай.
Когда придет время, я вместе с нашим ваншипом тоже окажусь там, чтобы мои крылья вновь взметнулись к ясному небу, возобновляя поиски. Я пролечу все небеса, загляну на "ту" сторону, но тебя обязательно разыщу. И тогда-то мы еще полетаем! Мы всем им покажем, что такое высший пилотаж, правда ведь?
А пока что я запрыгиваю в ваншип, оборачиваюсь на твое место и говорю: - Ну что, Люсиола? Полетели? И на душе становится так спокойно и тепло, будто так и надо. Будто и не было присяги, Дельфины с ее лепестками, жестокой войны и смерти близких. И я верю, что это правильно.
Мы непременно полетаем, Люсиола. Ты только дождись.
- Бы-ы-ы-стре-е-е-е! – кричит Дио, наполовину высунувшись из окна, размахивая руками и заливаясь беззаботным смехом. – Ну же, Люсиола! Мы не догоним Иммельмана! Я давлю на рычаг, и скорость увеличивается чуть ли не вдвое. Дио наконец-то садится на место, и я с облегчением выдыхаю. По крайней мере, сегодня Дельфина не убьет меня за то, что я позволил ее младшему брату так безответственно выпасть из ваншипа. Кто бы знал, какие титанические усилия я прилагаю, чтобы не накричать на него. Вежливость и безучастность – залог хорошего воспитания. Пример идеального воспитания гильдийцев. Но когда гильдийцы пересекаются с людьми… - Люсиола, мы летим вверх! Нагоним Иммельмана сверху, пусть подумает, что оторвался. - Понял. Маневр, достойный похвалы, но я слишком зол, чтобы сказать сейчас что-то лестное. Почему именно меня ему подарили? За что? Я всегда был послушным и показывал лучшие результаты в тренировках, являлся эталоном сдержанности, тогда как Дио не мог усидеть на месте. Может таким хитрым способом нас пытались дуализировать? Абсолютно точно, у нас нет ничего общего. Мы взлетаем так высоко, что ветер становится обжигающе-холодным. И, несмотря на то, что я в шлеме и защитном комбинезоне, руки перетряхивает мелкой дрожью. Это не страх. В этой жизни мне страшна лишь маэстро с присущей ей сладкой улыбкой. Эта улыбка – главный признак того, что что-то действует ей на нервы, и чем сильнее раздражитель, тем слаще она улыбается. Зрелище не для слабонервных. - Вижу его ваншип на три часа слева, - коротко информирую я, но господину этого достаточно. Он выправляет машину и еще раз давит на рычаг скорости. Клаус и Лави, похоже, и вправду потеряли нас из виду. Наивные. Неужели думают, что мы можем спустить им эту гонку? Дио переворачивается, подлетает вверх ногами, отрывает руку от штурвала и касается пальцами защитного шлема пилота. - Иммельман, ты скучал? – он снова смеется. – А вот и я! - Клаус, - кричит ему девчонка, - давай от него в сторону! Поворачивай, нам в пещеру. - Хорошо. Мы снова остаемся позади, и Дио разочарованно вздыхает. Когда же он поймет, что мир людей отличается от гильдийского? Людям не нравится, когда кто-то считает их игрушками. На мгновение в глазах темнеет – после яркого солнца пещера кажется совсем непроглядно-черной. А потом автоматически включается ночное видение, встроенное в наши шлемы. Дио снова прибавляет скорости. - Господин Дио, если мы будет лететь так быстро, то обязательно во что-то врежемся. - Не бойся, Люсиола. – он держит штурвал одной рукой и всем корпусом разворачивается ко мне. – С таким пилотом, как я, ты никуда никогда не врежешься. Верится с трудом, но я благоразумно молчу. Дио изрекает что-то нечленораздельное и лихо маневрирует, облетая перекладины из горных пород. Какое счастье, что этот круг последний. Мне не хочется выигрывать. С самого начала было понятно, кто победит – отпрысков гильдии, особенно таких знатных, как Дио, обучают искусству пилотажа практически с рождения, но мне хочется, чтобы мы проиграли. - Прибавь мощности, Люсиола!
Нет уж. Не прибавлю. Мне хочется еще пожить, а не скоропостижно скончаться от рук Дельфины. Что ни говори, а с Дио мне повезло. Мы вроде как считаем друг друга друзьями, а у друзей есть право на собственные решения. У нас вообще очень странные отношения с первой встречи: он может обнять меня, когда ему вздумается, может посреди ночи забраться ко мне в постель и, прижавшись, уткнуться в шею носом, может приказать убраться подальше, но никогда не бьет. Наверное, насмотрелся, как другие поступают с телохранителями – как Дельфина поступает с Цикадой – и зарекся быть таким. И это выделяет его на общем фоне. До финиша пятьсот метров. - Люсиола! Живо прибавь мощность! – он уже не просто кричит, он чуть ли не брызжет слюной от ярости. - Господин Дио, наш ваншип не выдержит. Мы тяжелые. - Тогда выпрыгивай сам из чертовой машины! – я даже улыбаюсь его напористости. – Ну же! Мы ведь почти победили! Я хочу, чтобы он сказал мне свое имя! Обойдешься. Конечно, я никогда не позволю себе произнести такую вольность вслух, но про себя-то можно. Финишная прямая. Крутой подъем вверх. Дио чуть ли не выпрыгивает из кресла, наклоняясь вперед. Как же он любит победы… Триста метров. Мы почти ровняемся с мальчиком, но я позволяю ему идти немного впереди. Самую малость. Какие-то сантиметры. Однако именно эти сантиметры решают исход гонки. - Черт возьми, я убью тебя, Люсиола! Точно убью! Мне снова смешно, но я деликатно прячу улыбку и продолжаю держать ваншип на той скорости, которая нужна. Обшивка уже скрипит, так же, как и сиденья, порядком раскаченные за время гонки. Ну же, последний отрезок…
***
- Почему ты всегда такой упертый? – спрашивает он, закинув ногу на ногу и лениво подперев подбородок рукой. – Я ведь и вправду готов тебя убить сейчас. Я стою рядом, облокотившись спиной о борт машины. Необязательно видеть его лицо, чтобы понять какие эмоции он испытывает. Позлится и перестанет. - Наш ваншип не выдержал бы такой скорости, господин Дио. Моя задача, как телохранителя, заботиться о сохранности Вашей жизни. Вот и все. - Ну конечно, - раздраженно фыркает он. – Так я и поверил. - Так и есть. - Ты просто ревнуешь меня к Иммельману. – подводит он итог и веселость в его голосе возрастает. – Да, Люсиола? Ревнуешь? Проще согласиться, чем доказывать свою точку зрения. По крайней мере с ним – именно так. - Да. Ревную. Он спрыгивает со своего места, пружинисто приземляясь на ноги, и обнимает меня за шею. - Я так и знал. – в голосе нескрываемое удовольствие. – Напрасно. Все равно моим навигатором был и остаешься ты. - Учту на будущее. – он немного ниже меня ростом, так что в таких ситуациях у меня определенное преимущество. Поднимаю голову чуть выше и смотрю на него, не разворачивая лица, одними глазами. Теплые губы касаются моей щеки, и на секунду я замираю. Что это? Очередная прихоть? Шалость? - Спасибо, что иногда меня не слушаешься, – произносит он вибрирующим шепотом и отстраняется. – Пойдем. Нужно найти Иммельмана и поздравить с победой. - Да, – послушно иду за ним, отставая на несколько шагов. Клянусь, когда-нибудь я свихнусь из-за его несносности.
Нет, я не безумец, мне и так хорошо(с) Репутация – это то, что о тебе знают другие. А честь – это то, что знаешь о себе ты сам.(с)
Название: Капитан Бета:Айриэн, серебристый лис Размер: миди, 5798 слов Пейринг/Персонажи:Алекс Роу, Уокер, Годвин, Гэйл, Мариус Бассианус, Винсент Алзей Категория: джен Жанр: ангст, экшн Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: немного о том, как становятся капитанами. Примечание: возраст некоторых персонажей отличается от канонного.
— И что он вам ответил? — Ничего, — голос господина премьер-министра вкрадчив и задумчив. — Он исчез прежде, чем я успел сделать ему это предложение. И вы, виконт Алзей, мне его найдете. — Но почему именно его?.. Господин Бассианус внутренне усмехается, слыша лёгкие нотки ревности в тоне своего особого порученца. «Не ревнуй, мальчик, — хочется сказать старику. — Такие, как ты, мальчик, вырастают во влиятельнейших людей этого мира. Сильных, умных, расчетливых, достаточно жестких, чтобы в случае необходимости пройти по головам, и достаточно выдержанных, чтобы не делать этого без самой крайней необходимости. А такие, как… — Мариус вспоминает глаза человека, рассказавшего ему о гибели дочери. — Такие, как он, становятся идеальным оружием, вернейшими цепными псами — для тех, кто сумеет их приручить. Вряд ли они могут стать даже просто людьми. Каждому свое». Но, разумеется, это всё — не слова... и даже не мысли господина премьер-министра.
— Привет, — тяжеленная пинтовая кружка без лишних слов бухается на стол, пиво выплескивается на светлое дерево, оседая темной лужицей и клочком медленно тающей пены. На самом деле Уокер уже который час кряду наблюдает за этим столом, точнее, за сидящим за ним парнем — лет двадцати на вид, в измятом пилотском комбинезоне, которые так любят эти чокнутые норикийцы. Наблюдает, пытаясь понять, насколько фатально набрехали рекомендации и кому следует открутить за них голову. «Мирабелле» в небо меньше чем через сутки. Старик Оуэн свалился с какой-то из своих многочисленных болячек и, похоже, против обыкновения встанет не скоро. А присоветованный не иначе, как в насмешку, приятелями из Норикии навигатор на поверку оказывается тощим молокососом, тихо надирающимся в вонючем кабаке. Ну ладно, положим, кабак не вонючий, и пиво тут отменное. Но молокосос от этого молокососом быть не перестанет. И сидит он тут явно не первый день, а может — и не первую неделю. И если все время пьет столько же, сколько последние несколько часов… Пьяниц Уокер не любил, справедливо полагая безответственными слабаками. Но не могла же на пустом месте взяться или вовсе быть чьей-то дурацкой шуткой репутация отличного пилота, и, что было Уокеру сейчас более ценно, человека образованного, сведущего именно в корабельной науке, в том числе и в навигации. «А-а, ладно, — подумал капитан «Мирабеллы», опуская кружку на стол перед предполагаемым штурманом, — всё одно, других вариантов нет и не предвидится». Юнец поднял голову от рюмки с мутноватой жидкостью. Рожа оправдывала нерадужные предчувствия: щетины на неделю, совсем еще свежий шрам — через всю левую щеку и дальше к виску. И смотрел парень не на незваного собеседника, а будто насквозь. Уокеру даже стало как-то неприятно, хотя уж как только на него не пялились, за двадцать-то лет в небе. А поди ж ты... Да, глаза у пилота были неприятные. Будто мутные немытые стекла в глазницы вставили. Капитан поморщился, отгоняя нежданное наваждение. «Мне с этой рожи воды не пить. Главное, чтобы дело знал и не дурил». С последним, впрочем, могли выйти некоторые осложнения, судя по количеству пустых бутылок вокруг. — Роу ты будешь? — поинтересовался Уокер, выдержав долгий взгляд и плюхнувшись на расхлябанный деревянный стул напротив. — И что, — без малейшей интонации откликнулся парень. Голос у него оказался негромкий и сиплый, будто сорванный. И, как ни странно, вроде бы трезвый. — Дело есть, — усмехнулся капитан. — Ты, говорят, пилот отменный и науки знаешь. — Кто… — не то сказал, не то спросил — не меняя тона и не спуская с собеседника все того же неприятного взгляда. — Да люди, — неопределенно помахал в воздухе широченной мозолистой ладонью Уокер. — Хорошие люди. Норикийцы. Парень молчал, как будто ему было совершенно плевать на происходящее. — Так вот, — без тени смущения продолжил капитан. — Мне на «Мирабеллу», она тут в третьем доке пришвартована, нужен навигатор. Пока на один рейс. А там посмотрим. Платой не обижу, Уокер не скупердяй какой вельможный, это тебе тут всякий скажет. Выходим завтра утром. Что скажешь? Молокосос продолжал пялиться, потом все же изволил открыть рот: — Куда рейс. — Сначала за грузом в Горизонтальную, повисим там дней несколько, а потом прямиком на Адельфу. Недельки за две обернемся. — Контрабанда. Уокер хмыкнул: — А тебе разница есть? — Никакой. «Не вышло», — подумал Уокер. — Я согласен, — сказал Роу, легко поднялся из-за стола и совершенно трезвой походкой направился к выходу. — Мда, — констатировал капитан «Мирабеллы» и крикнул в сторону стойки: — Эй! Пива!
На следующее утро Роу явился в третий док еще засветло. Вместо давешнего комбинезона на парне была черная рубашка будто с чужого плеча и полотняные брюки. «Мирабелла» — тихоходное, на первый и не слишком-то опытный взгляд, грузовое судно среднего тоннажа — дремала, тихо покачиваясь у причальной стенки на чуть заметном утреннем ветерке. Норикиец подошел к покатому боку, осторожно тронул пальцами холодноватый металл и, постояв так с минуту, направился к сходням.
Команда невзлюбила нового навигатора сразу и безоговорочно. И дело было даже не в том, что в ответ на традиционную шуточку Годвина «напугай новичка» («никто ж не знал, что это вроде как начальство») старший механик получил хороший хук справа и потом еще пару дней то и дело хватался за челюсть. — Рядом с ним стоишь, как у разрытой могилы, — выразил общие неясные ощущения Гейл. — Ага, — кивнул юнга Дин. — И глядит, будто уже по монетке на глаза положили. — Цыц, вы там! — прикрикнул на них проходивший мимо по палубе Уокер. — Нечего тут покойников поминать. Накличете. Прикрикнуть-то прикрикнул — но капитану и самому лишний раз общаться с Роу не хотелось. Хотя куда от него денешься — на мостике-то? «Эх, жаль, — думал Уокер, грызя неизменную свою толстую сигару и глядя, как солнце медленно утягивается в облака, оставляя за собой только алые мазки. — Парень с головой. Небо ему явно дом родной. “Голубая кровь”, как в Норикии говорят. Дело знает не хуже старика Оуэна, всякого ему здоровья, а кое в чем, похоже, и получше. Лет через десять был бы славный капитан. Да только могила — она могила и есть». Уокер вздохнул, сплюнул и пошел на мостик. Уже почти стемнело, кое-где на палубе засветились керосинки. Летняя духота неизбежно гнала людей из душного корабельного нутра под крупные анатольские звезды. До Горизонтальной пещеры оставалось еще чуть меньше суток хода.
А на следующий день случилась история с мышью, которая окончательно закрепила поганую репутацию Роу. Собственно, летучие мыши были нередкими гостями небесных кораблей. Особенно спокойных и тихоходных грузовиков-торговцев, не имевших дурной привычки то и дело палить из всех бортовых орудий. Небесная братия мышей не приваживала, нередко даже гоняла, но в целом большой беды от такого соседства никому не было. В богатом суевериями и приметами небесном фольклоре хватало всякого, связанного с мышами — в основном хорошего. А кое-кто из небесников время от времени даже заводил себе крылатых питомцев, небезосновательно утверждая, что те весьма разумны. Обычно мыши появлялись стаями и на небольших высотах. Но на «Мирабелле» в этот раз вышло иначе. Вскоре после выхода в небо на борту, в темном и относительно тихом углу обнаружился одинокий летун. Крупный самец с серовато-седым подшерстком. Откуда он тут взялся, и почему один, да и еще явно не дикий, было непонятно. Но нашедшие его механики заморачиваться такими тайнами бытия не стали, а попросту выставили непрошеного гостя вон. На палубу. Где тот попытался освоиться. Поначалу вполне удачно. Днем зверек прятался где-нибудь в тенечке, под лестницами или переходами, и выбирался оттуда только по вечерам, когда свободный от дежурства экипаж вываливался на палубу. Тут уж мыш получал свою долю внимания и кормежки. Так было первые два дня. А на третье утро нелегкая понесла летуна наверх, к переплетению всяческой оснастки из лёгких и не очень-то прочных тросиков. Что именно так растревожило мыша, заставив метаться по солнцепеку, так и осталось тайной. Но он нашел надежную и причудливую ловушку, прочно запутавшись в паре неудачно оборвавшихся то ли тросов, то ли проводов, с палубы было не разглядеть. Несчастная тварь билась что есть сил, угрожая свернуть еще что-нибудь, но выпутаться не могла. Несколько сорвиголов тут же полезли наверх по многочисленным техническим лесенкам под ободряющие возгласы снизу. На палубу почти мгновенно высыпала вся свободная часть команды. Как же — и польза, и развлечение. Все прикидывали, как бы ловчее высвободить несчастную тварь, чтобы она при том не покалечила кого-то из спасателей. Но тут раздался выстрел, и незадачливый летун, мгновенно обмякнув, повис на своих силках мертвой тряпкой. Гомон на палубе сначала смолк совсем, а потом возобновился с удвоенной силой. Роу, стоявший на шкафуте перед рубкой, со всегдашним полным отсутствием выражения на лице убирал револьвер обратно в кобуру. — Ты, урод, зачем тварь крылатую грохнул?! — не выдержал кто-то на палубе. Навигатор, будто и не заметив, что поблизости вообще кто-то есть, повернулся и ушел обратно в рубку. В спину ему летели проклятия.
Вечером, после ужина, за которым команда продолжала полоскать по обыкновению отсутствовавшего навигатора, Уокер не выдержал и таки пошел поговорить с Роу. Старпом Честер только покачал головой вслед: — Пустое дело. Виновник всех волнений на борту обнаружился нескоро. Уокер ожидал найти его где-нибудь на шканцах, а этот странный тип — в такую-то жарень — сидел у себя в каюте, которую делил с Годвином и Гейлом, к немалому неудовольствию последних. Ну да тут уж ничего не поделаешь, «Мирабелла» не пассажирское судно, да и кают для экипажа на ней маловато. Навигатор лежал на своей койке, закинув руки за голову, и вид у него был совершенно безразличный, как, впрочем, и в любое другое время. Непохоже было, чтобы утренние события хоть как-то его волновали или хотя бы интересовали. отбивка строкой
Уокер грузно плюхнулся на край койки Годвина, как раз напротив Роу. Старая панцирная сетка испуганно скрипнула. — Зачем мыша пристрелил? — без каких-то предисловий поинтересовался капитан. — Его бы не достали. А там оборудование, — как всегда коротко, но неспешно ответил навигатор. — Тебе-то почем знать? Могли и достать. — А смысл проверять. — Живая тварь всё же, — вздохнул Уокер. Роу только едва приметно двинул одним плечом. — Дурак ты, — резко бросил капитан. — С людьми надо… — он поискал нужное слово, не нашел и только рукой махнул. — Словом, не так, как ты. А то никакого дела путно не сделаешь. В ответ — опять только легкое движение плеч. «Вот ведь наглец упрямый», — зло подумал Уокер и бросил, уже направляясь к двери: — Если в Горизонтальной сговорюсь с каким навигатором — сойдешь на землю. Деньги получишь за всю часть пути, а на корабле не оставлю без крайней нужды. Как бы чего не вышло.
Горизонтальная пещера манила небесных странников сверкающей мириадами огней пастью. Красиво и опасно — самое верное определение этого места. Порт вне чьих бы то ни было земель привечал и высокую аристократию, желающую острых ощущений, и преступников всех мастей, и рисковых торговцев, и просто бродяг, решивших попытать своего невеликого счастья. «Мирабелла» пришвартовалась в одном из нижних доков пещеры. Не самое спокойное место, зато синие мундиры вряд ли нагрянут. Уокер отправился улаживать дела с грузом. «А что тянуть-то? Сделать дело, а потом уж и гульнуть по полной». Видя, что команда без дела шатается по палубе и совершенно голодными глазами смотрит на огни пристани, Честер поворчал для порядка что-то насчет нерадивых остолопов и, оставив себе в помощники пару самых невезучих, а на самом деле самых буйных парней, отпустил остальных в город до полуночи. Те немедленно ретировались, предводительствуемые, как и обычно, Годвином, в сторону ближайшего большого кабака. К немалому удивлению старпома, сошел с борта и Роу. Впрочем, капитан говорил, что тот не дурак выпить, да и вообще мало ли. Ушел, и ладно. Все равно, скорее всего, на Адельфу «Мирабеллу» поведет уже другой штурман. «Старушка Молли» была лучшим веселым домом в портовой части Пещеры. По крайней мере, именно такую славу завоевали ей хорошая выпивка и красивые девочки. А также разумная хозяйка и крепкие вышибалы. Все вместе это значило, что в «Молли» можно хорошо погулять и не нарваться на крупные неприятности. Во всяком случае, обычно. Команда «Мирабеллы» расположилась в углу просторного, ярко освещенного зала. Тут же вокруг засновали хорошенькие подавальщицы, споро разнося выпивку. Небесная братия — народ, известно, щедрый; а эти, похоже, еще и при деньгах. — Погляди, — тронул за плечо уже пригубившего из увесистой кружки Годвина Гейл. Механик проследил за взглядом приятеля и нахмурился. В широко распахнутые гостеприимные двери «Молли» входили синемундирники. Не то чтобы в Анатоле не любили военных. Скорее уж наоборот. Но это не распространялось на небесное братство. Прочему-то именно те, кто одинаково много времени проводил в небе, никак не могли поладить между собой. Нечего и говорить, что встреча вроде нынешней не сулила ничего хорошего. — А теперь туда, — добил Гейл. В дальнем от них углу зала обнаружилась примерно такая же по размеру компания во главе с невысоким чернявым парнем. — «Красотка», — еще более пасмурно признал корабль по команде Годвин.— Хорошенький наборчик на вечер. — Интересно, кто кого отделает? — Не знаю. Но я сперва намерен хорошенько выпить, — и механик вернулся к своей кружке. Все остальные присутствующие вроде бы тоже были настроены для начала воздать должное здешней выпивке. По крайней мере, следующий час в заведении царил исключительно мирный гомон и перестук кружек и стаканов, почти полностью забивавший немудреную мелодию расстроенного фоно. Но вот через зал нетвердой походкой прошествовал кок с «Красотки» и, будто нечаянно, выплеснул на Годвина остатки пива. Механик побагровел и начал вылезать из-за стола. Делал он это не слишком быстро и ловко, и на нём успели повиснуть Гейл и Дин. Впрочем, это не дало наглому повару особой форы, поскольку Годвин попросту обрушился на меньшего по росту противника, повалив того на пол. В результате по залу покатился клубок из четырех тел, вовлекая в свой водоворот стулья и не слишком расторопных посетителей. Где-то совсем в стороне радостно завопили «наших бьют», и за каких-нибудь пару мгновений зала превратилась в настоящее поле битвы. Кое-где в общем месиве то и дело мелькали синие мундиры. Армейские-то они армейские, а кто ж мимо доброй драки пройдет? Разве что аристократ-офицер какой. К несчастью, случившийся поблизости офицер не прошел, а именно что зашел в «Старушку Молли». И тут же получил табуретом по голове от случившегося поблизости Годвина. Хлипкий офицерик рухнул к ногам своего сопровождения. Это и положило конец всеобщему веселью. Прогремел выстрел. Рухнула люстра. Взвизгнула девица. И все обернулись к двери, где уже крутили руки не особенно-то и сопротивлявшемуся механику «Мирабеллы». — Ма-а-а-алчать! — рявкнул здоровенный сержант с пистолетом в руке. По его отнюдь не военной осанке и нетвердым движениям сразу стало понятно, что офицер с сопровождением тоже не только что начали вечер. Небесники и прочая публика замерли. Никому не хотелось поймать пулю, а кто знает, что в голове у нетрезвого вояки, чьё начальство кое-как поднимают с полу и пытаются привести в чувство? Начальство, оказавшееся не таким уж и хлипким, очухалось довольно быстро. Толку от этого, впрочем, было немного: — Расстрелять! За покушение лично на персону дворянина! — заорал он, брызжа слюной. Давешний сержант с пистолетом наклонился к оттопыренному уху начальства и что-то быстро зашептал. Офицерик просиял: — Ве-е-ерно! Традиции! Мы уважаем традиции! — и, уже поворачиваясь к выходу: — На доску его! Зал громко вздохнул — кто от облегчения, кто от любопытства. А Гейл тихо выматерился. — Всамделе на доску? — спросил, вытирая расквашенный нос, Дин. Гейл только кивнул, и мальчишка притих. Кабацкая драка — это одно, а доска… Доска — это вам не шутки. Через пару минут команде «Мирабеллы» всё же удалось протолкаться через толпу любопытствующих из «Старушки Молли» на причал, где уже вовсю готовились к потехе офицерик и его подчиненные. В качестве «доски» притащили кусок какой-то арматуры, длиной метра три и шириной не больше ладони. И теперь двое военных крепили ее на краю причала. Крепили, надо сказать, на совесть. Впрочем, вряд ли из добрых побуждений — просто чего ж удовольствие портить, сокращая его до первых же шагов жертвы. Годвин, уже совершенно трезвый, зато со связанными впереди руками, сидел тут же, рядом, и старательно не смотрел в сторону «доски». Ему было откровенно страшно. А кому б не было? Чуть меньше трех метров вперед и назад, а под ногами только шаткая опора да невесть сколько до дна. Старая как мир потеха — когда потеха, а когда и казнь. Это уж как повезет. — Но это ж не по закону, — попытался высунуться Дин. — Ты им про закон скажи, — кивнул Гейл на стоящих у края причала синих с оружием наизготовку. Юнга понурился. А приготовления между тем были уже окончены. Годвина, не особо церемонясь, подняли на ноги и подтолкнули к краю — к «доске». — Руки хоть развяжите, сволочи, — выкрикнули из толпы. Военные только заржали. Сунуться к ним всерьез все же никто не рискнул. Тем более что причал быстро и заметно посинел. — П-пшел! — скомандовал всё тот же сержант. Годвин сделал еще пару шагов к краю и медленно ступил на узкую полосу металла. Тот дрогнул, но не прогнулся. «Может, и удержит», — мелькнуло в голове у затаившего дыхание Гейла. Механик шагнул еще раз. И еще. Держать равновесие было непросто, но пока удача определенно сопутствовала ему. На причале было уже яблоку негде упасть, но казалось, что он совершенно пуст. Зрители даже дышали через раз. Наконец, сделав последние пару шагов, Годвин оказался на краю «доски». Арматура уже весьма ощутимо гнулась под ним, особенно когда немелкий механик начал осторожно поворачиваться, чтобы идти обратно к причалу. — А теперь усложним задачу! — пьяно засмеялся офицерик, вынимая пистолет и неверной рукой прицеливаясь. Толпа судорожно вздохнула. Всем было ясно: едва синий выстрелит, человек на «доске» — покойник. Вне зависимости от того, куда попадет или не попадет пуля. — Не советую, — негромкий голос за спиной офицера показался оглушительным в наступившей в тишине. Пока Годвин шел, толпа придвинулась почти вплотную. И вот теперь с краю ее, всего в паре шагов от военного, стоял Роу с пистолетом в вытянутой руке. Дуло оружия смотрело прямо в лоб обернувшемуся виконту. — Да я!.. — замахнулся аристократ. Навигатор не шелохнулся, но всякому было ясно — попадет и успеет первым, синие опоздают, хоть и не намного. Патовую ситуацию спас рев сирены. На невидимом с этого причала военном судне объявляли боевую готовность. Армейские среагировали мгновенно. — Стро-о-ойсь! — взревел сержант: командовал тут явно он, а не виконт. В общей суете команда «Мирабеллы» как один кинулась к проклятой «доске», но всем, даже стоявшему ближе прочих Роу, было до нее еще несколько шагов, когда Годвин всё же потерял равновесие и начал заваливаться набок. Ноги его соскользнули с опоры. В последнее мгновенье механику удалось уцепиться руками за арматуру, но видно было, что долго он так не удержится. — Годвин, держись! — пискнул Дин. На него шикнули. — Еще одного она не выдержит, — мрачно констатировал Гейл. А Роу подошел к краю, присел и начал осторожно пластаться по арматуре, дюйм за дюймом продвигаясь к краю, на котором висел Годвин. На причале снова воцарилась тишина; только стучали, удаляясь, подкованные армейские сапоги. Навигатор наконец дополз почти до конца и протянул руку — но не к побелевшим от натуги пальцам, а к мощному загривку, точнее, к вороту куртки механика. — Мне не удержать. Подтягивайся, — прошипел Роу и что есть силы потянул Годвина за ворот — вверх и на себя. Хватило его и правда ненадолго, но этого было достаточно. Годвин закинул на арматуру один локоть, потом второй и, подтянувшись уже без посторонней помощи, лег поперек «доски». Та опасно гнулась, но еще держала. Навигатор попробовал дать задний ход. Получалось у него неуклюже и крайне медленно, однако постепенно он всё же приближался к причалу. Годвин потихоньку полз за ним. — Развлекаетесь? — ядовито поинтересовалить откуда-то сверху. Невидимая, но оттого не менее мощная рука резко подхватила Роу за ремень так, что у парня дух перехватило, и выдернула на причал. Годвин добрался до земли самостоятельно. Уокер окинул обоих презрительным взглядом: — Заскучали без работы? Сейчас поправим. Выпивка без хорошей закуски — дело дрянь, так что марш оба на камбуз, а то кок к ужину не поспевает. — Спасибо, — буркнул Годвин, поднимаясь на ноги рядом с навигатором. Роу ничего не ответил. Повернулся и пошел прочь.
Шагая следом за «героями дня» к доку «Мирабеллы», капитан вполуха выслушивал рассказ Гейла о случившемся и мрачно прикидывал, чего от всей этой ситуации ждать. Мало ему было сегодня стычки с капитаном «Красотки», который — вот ведь мелкий поганец — намеревался перехватить фрахт у «Мирабеллы». Пришлось обещать почти нереальные сроки и скостить цену. Но контракт все равно оставался лакомым, и, уходя, Макс зло процедил: «Не будет тебе удачи в рейсе, Уокер». И, похоже, веселье уже начилось. Хорошо хоть, что армейских услали куда-то далеко и высоко, не хватало еще неприятностей с этими. А плохо то, что и «Мирабелле» сниматься еще до полуночи. Дурная примета — уходить в ночь, а ничего не поделаешь, сроки впритык. А это, кроме прочего, значит, что искать нового навигатора некогда. Кстати, о навигаторе… — Эй, Роу, — окликнул Уокер парня. Тот остановился и обернулся: — Да, сэр, — ишь ты, сама вежливость. — Иди сюда, разговор есть. А вы топайте, да поживее. Когда остальные отошли на приличное расстояние, Уокер поинтересовался у шагавшего рядом штурмана: — Что ж ты полез, а не выстрелил? — он был изрядно на взводе и не жалел яда. Роу пожал плечами: — Я мог достать. — А мог и навернуться за компанию. — Мог. Уокер помолчал, вынул и сунул в зубы сигару. — Дурак ты, — констатировал капитан. — Но не скотина, — и задымил.
«Мирабелла» вышла в небо ровно в полночь. Маневр был не из простых, но удвоенная вахта сработала четко, и вскоре над палубой был уже не бесконечно высокий каменный потолок, а ясное звездное небо. «Ну, хоть с погодой пока везет», — подумал Уокер и сплюнул, постучав себя по взлохмаченному затылку.
Годвину не спалось. Даже после хорошего глотка из хранимой под подушкой фляги. «Старею», — думал механик, глядя в отблескивающий металлом потолок каюты. Всё же приключения вроде сегодняшнего были определенно лишними даже в неспокойной жизни небесника. Какой-то неясный звук вывел его из задумчивости. Годвин прислушался. Нет, отлаженный механизм корабля работал без малейших сбоев. Звук повторился. На сей раз более отчетливый. Тихий стон, переходящий в тяжелое неровное дыхание. И снова. Механик приподнялся на локте. Но даже привыкшие к темноте глаза мало что разбирали на соседней койке. Годвин, ворча про себя, поднялся. Наверху завозился Гейл. Ушастая лысая голова свесилась вниз. — Что такое? — спросил Гейл одними губами. Годвин отмахнулся — мол, сейчас, — и, сделав пару шагов через каюту, наклонился над койкой навигатора. абзац В потемках лицо Роу было почти детским. Грудь вздымалась в такт натужным всхлипам. — Юрис, — вдруг очень отчетливо, но совершенно не своим голосом произнес спящий. — Юрис!.. Я все исправлю!.. Я… Я починю этот проклятый ремень… Юрис! Я поймаю тебя! — голова мальчишки запрокинулась на подушке. Годвин громко выматерился. — Да что там? — уже в голос спросил Гейл. — Дуй на камбуз за водой и подними что ли… да хоть Норта, у него спирт хороший и в количестве. А, пропасть, и что его так поздно угораздило? — Бортовая? — поморщился Гейл, спуская с полки длинные тощие ноги. — Она. Да пошевеливайся ты там. Гейл наконец слез с полки и бледной тенью выскочил за дверь. Годвин осторожно коснулся плеча Роу. Жар чувствовался даже сквозь ткань. Механик приподнял парня, устраивая голову того у себя на коленях. Дыхание больного чуть выровнялось. Годвин провел широкой ладонью по пылающему лицу. Ладонь стала мокрой, и, казалось, не только от испарины.
Роу провалялся в горячке еще почти двое суток. Долговато для бортовой (Уокер, громко матерясь, сам выверял курс, признавая, однако, что от расчетного корректировок требовалось не так и много). Впрочем, парень и заболел позже обычного, почти через неделю в небе. — И что чуть не прозевали, неудивительно, — тоном знатока пояснял временно избавившийся от роли сиделки Годвин. — Парень же вроде как опытный, кто ж знал, что у него первый рейс? — Или потому прозевали, что никому он тут не сдался, — лениво заметил Уилсон из радиорубки. Годвин вскинулся, но только махнул рукой и пошел вон. — Это оттого, что он этому типу вроде как жизнью обязан, — прокомментировал всё тот же Уилсон. — Не повезло, задолжать такой скотине… — А может, оттого, что Роу вовсе и не такая уж скотина, — резко закончил Гейл и вышел вслед за механиком.
Впрочем, всего через четверть часа все эти выяснения уже не имели никакого значения. — Судно на пять часов, — передал на мостик дневальный, мгновенно вывалившийся из муторной полудремы. — Судя по очертаниям — корвет. Армейские, вошь их за ногу. Простите, капитан... Уокеру и самому хотелось ругаться в голос. «Вот ведь паскуда, — думал он, вспоминая прощальные слова капитана “Красотки”, — настучать не побрезговал. Ни себе, ни людям, да?». — Ну, это мы еще посмотрим, — закончил капитан вслух. — Полный вперед, и уходим к скалам. «Мирабелла» тяжко вздохнула всем корпусом и ускорила ход. — Капитан, армейские передают: «Транспортное судно. Остановитесь. Вы в радиусе поражения наших орудий». — Уйдем, — мрачно предположил Уокер. Спасительные скалы приближались, но слишком медленно. — «Транспортное судно. Именем его императорского величества приказываем вам остановиться». — Выкуси, — парировал Уокер. Скалы были уже совсем близко. — «Транспортное судно. Это последнее предупреждение, остановитесь, или мы открываем огонь». Капитан коротко рассмеялся. До скал «Мирабелла» не дотянула порядочно. Что, возможно, ее и спасло. Борт армейского корабля, шедшего уже на четыре часа, оделся белой пеленой, почти мгновенно снесенной встречным ветром, а через мгновенье кораблик Уокера встряхнуло так, что он чуть не перевернулся. Рубку заволокло едким дымом. В дыму грохотало, кто-то вскрикнул, кто-то матерился. Потом всё стихло. — Капитан? Капитан?! — на пороге рубки показались вымазанный в саже Годвин и тяжело опиравшийся на него, бледный как полотно Роу. Уокер обнаружился в дальнем углу рубки. Ему удалось подняться с пола, и теперь он сидел, тяжело привалившись к стене и зажимая ладонью рану на правой стороне лица. Выглядел он неважно, но все же лучше лежавшего рядом Честера. — Мертв, — подтвердил, наклонившись над старпомом, Годвин. Уокер попытался подняться, но чуть не вырубился. Видимая часть его лица побледнела до синевы. — Роу, — достаточно четко произнес капитан. Навигатор опустился рядом на колени. — А теперь, парень, вынимай из задницы свою светлую голову и вытаскивай оттуда же всех нас. Роу четко, совершенно по-военному кивнул: — Скалы? — Да, скалы… Договорить сил уже не хватило. Капитан обмяк и сполз вдоль стены. Сзади, ошалело мотая головой, поднялся рулевой и, глянув в иллюминатор, отчаянно крутанул штурвал влево. «Мирабелла», натужно скрипнув изодранным снарядами бортом на повороте, вошла в скальное ущелье, едва разминувшись с одной из его стенок. — Капитана перевязать и в каюту, Дина к нему. Старпома тоже в каюту. Машинное, что у вас? — Установка не отделяется. Мощность упала, но не критично. — Выяснить причину. Устранить. Ход десять узлов. Старший механик, полный осмотр судна. Ремонт всего, что можно отремонтировать на ходу… Что-то не так, старший механик? — Никак нет, сэр, — усмехнулся Годвин, быстрым шагом выходя с мостика. В спину ему донеслось: — Что с акустикой? Данные по местоположению противника…
Следующие сутки прошли в непрерывной игре в кошки-мышки между изувеченной «Мирабеллой» и армейским корветом. — Заделали всю мелочь, — устало отрапортовал Годвин, входя на мостик. — Дальше только в доке. Да и того, что есть, хватит ненадолго. Роу только кивнул — и снова склонился над разложенными перед ним картами. Длинные волосы упали на лицо, скрывая обведенные бессонной чернотой глаза. Годвин высунулся в коридор и, поймав пробегавшего мимо с ворохом бинтов Дина, приказал принести еще кофе на мостик. Время тянулось томительно долго. Отбивали одни за другими склянки. Сменялись вахты. Корабль всё тяжелее и тяжелее ворочался в узких скальных проходах, постепенно опускаясь ниже и ниже. — Сделаем так, — говорил почерневший от недосыпа Роу, выводя на карте очередной маневр. Однако корвет всякий раз оказывался быстрее. Они пытались снова и снова. Но никакие уловки не спасали. Тяжелее стало, когда подошла к концу вода.
Годвин проверил очередную заплату: вроде держит. Облизнул пересохшие губы, тяжело поднялся и побрел дальше. Надо было проверить весь этот коридор — если где-то не выдержит… Механик почувствовал, как расползаются мысли, и мотнул головой, силясь прогнать усталость. — Хэй! — Гейл, отдуваясь так, что аж уши пылали, волок здоровенный моток проволоки. — Как там капитан? — кивнув встречному, поинтересовался Годвин. — По-прежнему, — вздохнул Гейл. — Дин только успевает бинты менять. Так же ж и помереть недолго… На сонном лице старшего механика появилось очень странное выражение: — Да… Я имел в виду младшего капитана, — почти извиняющимся тоном пояснил он. — А… — невозмутимо пожал плечами Гейл. — На мостике он. Что ему сделается? — Младший капитан… вот ведь… — проворчал Годвин в спину неспешно удаляющемуся приятелю.
В какой-то момент — никто уже не мог бы сказать с уверенностью, утром или вечером, и какого дня — из машинного сообщили, что началось отделение клавдиевой установки. На мостике это не произвело почти никакого впечатления. — Десять метров до поверхности, сядем как к мамке в подол, — измученно усмехнулся Годвин. Роу просто молча кивнул. Корпус корабля содрогнулся. Установка выходила, ломая переборки и палубы. «Мирабелла» прошла еще сколько-то по инерции и, вздрогнув так, что попадали все, кто еще мог держаться на ногах, зарылась в крошево породы на дне довольно широкого ущелья. Посадка и вправду вышла на удивление мягкой. Ну да, ведь должно же было им хоть в чём-то повезти. — Больше никогда, — непонятно выдохнул навигатор, кривясь от боли при попытке самостоятельно привести в порядок вывихнутую голень. — Всему экипажу приготовиться покинуть судно. Все, кто может, уходите к восточному краю ущелья, оттуда есть выход на Норикийское плато. — У нас слишком много раненых, сэр. — Оставить. — Но, сэр… — Оставить. — Есть, сэр. — Будешь драться или сдашься? — Годвин опустился на пол разбитого мостика рядом с Роу. — Это ведь не твой корабль и не твой груз. С нанятого на рейс навигатора взятки гладки. Парень с мертвыми глазами только устало повел плечом. — И правда дурак, — сплюнул Годвин. Через четверть часа с корвета пришел пассажирский бот.
Совершенно не выспавшийся и оттого очень злой капитан Алзей спрыгнул из бота в скальную пыль и направился к тому, что еще недавно было кораблем, так вымотавшим нервы и силы команде образцового военного судна. — Хотел бы я поглядеть на того барана, который зовется капитаном этой посудины, — бросил виконт своему адъютанту. — Это ж надо, из-за какого-то зерна, да на таком корыте, столько пробрыкаться… Из-за обломка палубы навстречу военным выдвинулись несколько человеческих фигур. Охрана среагировала мгновенно, вскинув оружие. На камни полетело с десяток пистолетов и винтовка. — Больше ничего, — усталым севшим голосом сказал один из контрабандистов, одинаково серых от покрывавшей их пыли. Что-то показалось Винсенту знакомым — то ли в речи, то ли в манере этого человека держаться. — Вы единственные уцелели? — поинтересовался виконт. — Там, — махнул в сторону обломков собеседник, — еще около двадцати раненых, все тяжелые. И дрожащей от усталости рукой вытер с лица пыль. — Роу?! — даже очень хорошее воспитание и уже почти придворные манеры не помогли Винсенту скрыть удивление. — Здравствуйте, виконт Алзей. «Да. Он изменился. Слишком. Наверное, даже умер…». — Удачно, что я встретил вас, господин Роу, — вернув себе самообладание, усмехнулся капитан Алзей. — С вами очень хочет побеседовать одна высокопоставленная персона в столице. Роу смотрел на Алзея и молчал, не проявляя ни малейшего интереса к сказанному. — Следуйте за мной, господин Роу, — уже совершенно ледяным тоном добавил виконт. — А что будет с моими людьми, — совершенно без интонации произнес Роу. — Твоими? Так это ты капитан этой посудины? — Нет. Я навигатор. Так что ждет моих людей. «Наверное, от усталости слегка тронулся. Или не от усталости. Или не слегка». — Они будут взяты под стражу и наказаны соответственно своему преступлению. — Тогда, — стоять прямо Роу мешала вывихнутая в лодыжке нога, но он старался, — вот мои условия, виконт Алзей. Вы оказываете этим людям необходимую медицинскую помощь здесь, после чего доставляете их в ближайший город. В госпиталь. И оставляете их в покое. В обмен на это я пойду с вами. В первый момент Винсент чуть не расхохотался. Какой-то еле держащийся на ногах оборванец смеет диктовать ему нелепые условия?! Ну в самом деле… И тут он встретился с оборванцем глазами. И отчего-то очень ясно увидел свое собственное изувеченное тело на этих же камнях — и тела еще нескольких человек из охраны рядышком. Нет, Роу тоже прикончат, и даже быстро: живым против своей воли этот человек никуда не пойдет… — Хорошо, — медленно кивнул капитан Алзей. — Даю слово офицера: с этими людьми поступят согласно твоим условиям. Теперь ты отправишься со мной в столицу. — Теперь. Да. Винсент кивнул и, повернувшись, направился к боту. Сильно хромая, навигатор направился за ним. — Как тебя хоть зовут-то, Роу? — окликнул Годвин. — Алекс.
Годвин валялся в тени неказистого сарая на краю ремонтного дока и, тихо дурея и зверея от жары и бездействия, швырялся всяким мелким мусором в груду железного лома, греющуюся на послеполуденном солнцепеке всего в нескольких шагах от него. Груда отзывалась разноголосым и крайне немелодичным дребезжанием. Годвин кривился, но занятия своего не оставлял. Из-за угла сарайчика появился Гейл. Лысая макушка его лоснилась от пота. — Ну как там капитан? — приветствовал друга уже традиционным вопросом Годвин. Сам он в госпиталь носу не казал, высказываясь в том духе, что если капитан Уокер помирать раздумал, то он, Годвин, предпочтет встретиться с ним в более приятном месте. Это не мешало механику каждый раз ловить кого-то из своих, возвращавшихся из госпиталя, и дотошно выспрашивать, как там капитан. — Меня поджидаешь? — поинтересовались из-за плеча Гейла, и в поле зрения механика воздвиглась широкоплечая фигура Уокера. — Капитан! — Годвин вскочил и даже вытянулся в некое подобие военной стойки. Здоровый и довольно тяжелый болт, предназначенный для отправки в груду лома, выскользнул из пальцев механика и хорошенько приложил по обутой в легкую сандалию ноге. Годвин забористо выматерился, моментально теряя малейшую видимость благопристойности. Капитан Уокер ухмылялся, глядя на страдания незадачливого подчиненного отныне единственным глазом. Пустую правую глазницу скрывала плотная бинтовая повязка. — Вас совсем выпустили, капитан? — спросил, отдуваясь, Годвин. — Совсем, — усмехнулся Уокер. — А… «Мирабелла»? — не особенно уверенно произнес Гейл. Годвин так, чтобы не видел капитан, показал ему кулак. — Восстановлению не подлежит, груз и всё уцелевшее — барахло, — невесело ответил Уокер. — Да вы ж, парни, получше моего знаете. — Да, но мало ли? — уныло махнул рукой Гейл. — Не до жиру, быть бы живу, — вздохнул Уокер. Впрочем, горевать долго, даже по такой потере, он был неспособен. — Вы, что ли, вдвоем тут торчите? — поинтересовался он совершенно обычным своим тоном. — Нет, — покачал головой Гейл, — еще все ребята из раненых… кто выжил. — Вас ждем, — подтвердил Годвин. — Ну и кумекаем заодно, что да как теперь. — А что? — пожал плечами Уокер. — Армейские ухваты меня из неба выгнать затеяли, но это у них не пройдет. Я тут старого знакомца встретил, он хочет летучий док оборудовать, чтобы корабли между портами принимать. — Хорошее дело, — сказал Годвин. — Ясно, — откликнулся Гейл. Особого энтузиазма не было слышно ни у одного, ни у второго. —В небо охота? — понимающе кивнул Уокер. — Да, — без обиняков ответил Годвин. — Только без вас мне там делать нечего. Вот если бы еще младший капитан в столице с концами не сгинул… Вот, может быть, с ним бы еще. — Да, — подтвердил Гейл. — С этим чокнутым Роу, пожалуй, и через Грандстрим махнуть можно было бы… — Может, и придется, — послышался знакомый сиплый голос. Все трое обернулись. Роу собственной пропащей персоной стоял перед ними. — Ба! — Младший капитан! — Вы вернулись! По лицу Роу скользнула кривоватая улыбка. Как всегда, мельком. — И что это ты там несешь про Грандстрим, малыш? — поинтересовался Уокер, немало сдерживаясь, чтобы не сгрести в охапку тощую долговязую фигуру в неизменных черных тряпках, будто с чужого плеча. — Пока ничего, — сухо ответил Роу. — Но что скажете, если я предложу вам самый современный корабль, с новейшим вооружением и клавдиевой установкой, неподконтрольной Гильдии, а также полную свободу действий? В пределах моего командования, разумеется. На мгновение все замерли и замолкли. Механики косились на капитана. Тот внимательно смотрел на бывшего своего навигатора. Потом чуть повернулся и подмигнул еще двоим прежним подчиненным. Лишних обсуждений никому не требовалось. — Показывай корабль, — ухмыльнулся Годвин и совсем буднично добавил, — капитан Роу.
— И всё же — почему именно он? — Потому что именно он достанет мне мистериумы из-под земли и Экзайл с неба. «А еще потому, что именно в отношении него я могу и ошибаться».